этой вишне не протрезветь. аминь.
Ничего-никого не хочу. Ни мальчика, не девочки, ни колбасы, ни клюквы. Хочу покупать ламинат и всякую хуету и чтобы денег хватило. И да, на кухню тоже. Я, когда все это кончится, лягу прямо на этот ламинат и буду лежать так часа два, не вставая, потом замерзну, встану, закутаюсь в одеяло и снова лягу. Это не авитаминоз и не усталость, и не конец зимы, просто не выспалась и внутренне похожа на какую-то неваляшку: как меня не наклони, я все равно встану. Не хочу, не могу уже обижаться, такое валерьянное махровое мягкое равнодушие. Это когда сил ровно на то, чтоб прийти и лечь, и становится так хорошо, что не понимаешь, зачем, вообще, всё остальное, зачем, вообще, это всё. Вернее, эти все. Там девочка смешная-хорошая никак не может со мной гулять, смотрит на меня глазами оленьими, карими, ранеными, солнечная девочка такая, как горсть песка, протекает сквозь пальцы, потому что у меня нет сил (кроме когда-то вспыхнувшего желания) удержать ее и что-то сделать. Мальчик, который ядовитый, больше не ядовит, пьянит меня, как сонные васильки, наслаждением наполняюсь, общаясь с ним, коротко, нагло, как и нужно, впрочем, исключительно на работе - радостное равнодушие, оно такое бывает? Заикающаяся радость, все в валерианной дымке, сквозь успокоительное. Я только хожу радостно, и дышу, и ем, и засыпаю - делаю какие-то очень простые одинокие вещи и они наполняют меня радостью, а любые соприкосновения с людьми (особенно с теми, что меня чем-то тревожат) - наполняют суетливым каким-то счастьем, как от кофе - кратковременный, сильный выброс инсулина, а потом пшик.
Хочу отдохнуть, только не совсем понимаю, от чего. От ремонта? От зимы? От него?
Про зиму, вообще, отдельное. Я зимы как-то совсем не помню, ощущение, что я всю зиму проболела, и сейчас такая слабая, очнулась, смотрю на все, чувствую на лице солнечный свет и пью чай - и вот это самое важное, легкое и счастливое, что есть, а люди...что люди - они пока такие далекие. Я не помню Парк (ни разу за эту зиму не была в Парке, а он наполняет меня той самой радостью). Это все чумная горячечная влюбленность, одержимость, боже, как же я была больна. И все самое тяжелое как раз свалилось и я так хотела от него поддержки. Вся выгорела. Осталась какая-то испитая детская выразительная нежность - вот как раз бутерброд забрать или, напротив, конфету дать. Даже называю его теперь "мой маленький", ну маленький же, глупый, ну что с него взять, в самом деле. Навесили тут ожиданий и ты ходи, блядь, согнутый весь.
Нет, нет, он порядочная свинья и я его не оправдываю. Я просто меняю отношение.
Очень хорошо, что я сейчас временно переехала в наядину светлую квартирку с разноцветным смешным паззлом-полом, осыпающейся штукатуркой в ванной и разными обоями. Я живу среди котов и сумок, места там ровно столько, чтобы раздвинуть диван, но мне так хорошо. По утрам в самое окно поют птицы и очень легко просыпается, а когда засыпаю - на подоконнике сияет мягко-оранжевым специальная банка со светом: там такая банка, которая будто солнечная батарея и светится по ночам - но не мертвенным фосфорецирующим зеленым или синим цветом, а будто там всю ночь горит здоровенная живая свечка. Я ее как-нибудь сфотографирую. Там учусь заново дышать. И это такой перевалочный пункт, он будто ДАС, и там Катика, у нее есть стул с клетчатым пледом и мы с ней все время ржем. Квартира наядина - а поэтому с очень хорошей энергией, ее зеленый диван и ее маленькие теплые руки. А Катика - очень ленина, от этого родная, теплая, длинноногая и неощущаемая как что-то инородное.
Вот так начала с грустного - про усталость, а закончила Наядой и Катикой. Это светлое, это хорошо. Хожу пешком сейчас до самого дома и снова учусь читать. Ходить пешком и читать - вот что необходимо.
Хочу отдохнуть, только не совсем понимаю, от чего. От ремонта? От зимы? От него?
Про зиму, вообще, отдельное. Я зимы как-то совсем не помню, ощущение, что я всю зиму проболела, и сейчас такая слабая, очнулась, смотрю на все, чувствую на лице солнечный свет и пью чай - и вот это самое важное, легкое и счастливое, что есть, а люди...что люди - они пока такие далекие. Я не помню Парк (ни разу за эту зиму не была в Парке, а он наполняет меня той самой радостью). Это все чумная горячечная влюбленность, одержимость, боже, как же я была больна. И все самое тяжелое как раз свалилось и я так хотела от него поддержки. Вся выгорела. Осталась какая-то испитая детская выразительная нежность - вот как раз бутерброд забрать или, напротив, конфету дать. Даже называю его теперь "мой маленький", ну маленький же, глупый, ну что с него взять, в самом деле. Навесили тут ожиданий и ты ходи, блядь, согнутый весь.
Нет, нет, он порядочная свинья и я его не оправдываю. Я просто меняю отношение.
Очень хорошо, что я сейчас временно переехала в наядину светлую квартирку с разноцветным смешным паззлом-полом, осыпающейся штукатуркой в ванной и разными обоями. Я живу среди котов и сумок, места там ровно столько, чтобы раздвинуть диван, но мне так хорошо. По утрам в самое окно поют птицы и очень легко просыпается, а когда засыпаю - на подоконнике сияет мягко-оранжевым специальная банка со светом: там такая банка, которая будто солнечная батарея и светится по ночам - но не мертвенным фосфорецирующим зеленым или синим цветом, а будто там всю ночь горит здоровенная живая свечка. Я ее как-нибудь сфотографирую. Там учусь заново дышать. И это такой перевалочный пункт, он будто ДАС, и там Катика, у нее есть стул с клетчатым пледом и мы с ней все время ржем. Квартира наядина - а поэтому с очень хорошей энергией, ее зеленый диван и ее маленькие теплые руки. А Катика - очень ленина, от этого родная, теплая, длинноногая и неощущаемая как что-то инородное.
Вот так начала с грустного - про усталость, а закончила Наядой и Катикой. Это светлое, это хорошо. Хожу пешком сейчас до самого дома и снова учусь читать. Ходить пешком и читать - вот что необходимо.