этой вишне не протрезветь. аминь.
"Горбатую гору" я смотрела сто лет назад, в кинотеатре, когда она только вышла. Я не знала, кто такой Хит Леджер, и до фильма мне мало было дела, потому как это был один из последних походов в кино с человеком, которого я любила больше жизни, а он больше меня любил мужчин. Поэтому "Горбатая гора" не то чтобы прошла мимо меня, но глубоких впечатлений не оставила. Вчера же я, наконец, ее пересмотрела в рамках пересмотра фильмографии Хита. Села часа в два ночи и не могла оторваться до половины пятого утра.
Бескрайние пейзажи, дикая настоящая земля, продуваемая всеми ветрами палатка, грубый сильный мужчина, который не знает, что делать с этой внезапно вспыхнувшей нежностью. Фильм о любви, настолько сильной, что это раскалывает грудь, о невозможности, о редких минутах счастья, ради которых стоит терпеть ту, другую, ненастоящую жизнь - которая тоже настоящая, потому что там дети.
И это так странно - вот так живешь себе, живешь, а жизнь - бац! - и начинается только в августе шестьдесят третьего на забытой богом горе. Немногословный огромный Аннис, мягкий, ласковый и очень веселый Джек. Сцена, на которой мое серде едва не выпало из груди - когда после Горы они прощаются и даже не обнимаются, ни единого движения мускула, просто "пока-пока", Джек уезжает на своем чихающем дымом пикапчике, а Аннис идет пешком по пыльной дороге, идет-идет, а потом ноги его подкашиваются и он плачет, ударяя кулаком в стену, разбивая костяшки пальцев, от этой невозможной огромной боли, что вдруг наполнила его - осознание потери, непоправимой потери, осознание невозможности, неизбежности и такой невероятной любви, что он - простой фермер из Вайоминга - не может с этим справиться.
Джек тоньше, гибче, легче, его боль другая. Он все пытается как-то занять эту пустоту в груди, эту огромную дыру, что образовалась после этой проклятой Горы, после невозможного запретного и такого обыкновенного счастья, что обрушилось на них, как град, - но становится только хуже и от самого себя противно. И их встреча после четырехлетней разлуки, когда, не отходя от окна, Аннис пьет виски, курит и ждет, ждет. А когда Джэк, наконец, приезжает, прорывает все плотины, все дамбы, и так долго сдерживаемая несдержанная нежность смывает все на своем пути, уносит их обоих в круговороте - и словно не было этих 4 лет смутной тоски по настоящей жизни, тоски, в которой не хотелось давать себе отчет, потому что иначе эта жизнь становится невыносимой.
Их редкие встречи, встречи, ради которых стоит притворяться, что ты - не то, что ты есть. Ослепительное счастье, грубое, как хлеб, острое, как соль, без которого невозможно жить. "Я так скучаю по тебе, что иногда просто нет мочи терпеть", - говорит Джек. Он и правда не может терпеть, он мягче, Аннис - камень, а он - вода, ему нужно движение, ему нужно быть вместе каждую секунду, он не может насытиться этим счастьем, кроме которого нет мира. И если он знает, что это счастье маячит где-то впереди, что оно возможно, что это, простое и желанное, так близко, и хотя бы теоретически возможно, он готов терпеть и нападки тестя, и то, что его ни во что не ставят в собственом доме, но, когда Аннис говорит "встретимся в ноябре", а это значит - долгое-долгое время без, долгое бездыханное существование вместо того, чтобы дышать всей грудью вместе, - Джек оскаливается, как зверь, потому что нечего больше бояться. Аннис медленно уходит под лед, а любовь жжет Джека изнутри. И он сгорает в этом пламени.
Отрытка не доходит до адресата, адресат выбыл, точка отсчета - ноль.
"Обод взорвался и отлетел прямо в лицо, сломав ему нос и челюсть. Пока пришла помощь, Джек захлебнулся собственной кровью", - говорит жена Джека по телефону, а Аннис слышит "захлебнулся любовью", и видит, как эту любовь вколачивают ему в горло палками. Внутри его что-то гаснет и он окончательно превращается в камень.
Я всегда буду помнить тебя, Джек, - и эти две помятые рубашки, сначала белая внутри синей, теперь синяя внутри белой, испачканные их кровью, связанные их кровью, - последнее напоминание о том, что существовала настоящая жизнь, в которой были только вода, земля, воздух и любовь.
Бескрайние пейзажи, дикая настоящая земля, продуваемая всеми ветрами палатка, грубый сильный мужчина, который не знает, что делать с этой внезапно вспыхнувшей нежностью. Фильм о любви, настолько сильной, что это раскалывает грудь, о невозможности, о редких минутах счастья, ради которых стоит терпеть ту, другую, ненастоящую жизнь - которая тоже настоящая, потому что там дети.
И это так странно - вот так живешь себе, живешь, а жизнь - бац! - и начинается только в августе шестьдесят третьего на забытой богом горе. Немногословный огромный Аннис, мягкий, ласковый и очень веселый Джек. Сцена, на которой мое серде едва не выпало из груди - когда после Горы они прощаются и даже не обнимаются, ни единого движения мускула, просто "пока-пока", Джек уезжает на своем чихающем дымом пикапчике, а Аннис идет пешком по пыльной дороге, идет-идет, а потом ноги его подкашиваются и он плачет, ударяя кулаком в стену, разбивая костяшки пальцев, от этой невозможной огромной боли, что вдруг наполнила его - осознание потери, непоправимой потери, осознание невозможности, неизбежности и такой невероятной любви, что он - простой фермер из Вайоминга - не может с этим справиться.
Джек тоньше, гибче, легче, его боль другая. Он все пытается как-то занять эту пустоту в груди, эту огромную дыру, что образовалась после этой проклятой Горы, после невозможного запретного и такого обыкновенного счастья, что обрушилось на них, как град, - но становится только хуже и от самого себя противно. И их встреча после четырехлетней разлуки, когда, не отходя от окна, Аннис пьет виски, курит и ждет, ждет. А когда Джэк, наконец, приезжает, прорывает все плотины, все дамбы, и так долго сдерживаемая несдержанная нежность смывает все на своем пути, уносит их обоих в круговороте - и словно не было этих 4 лет смутной тоски по настоящей жизни, тоски, в которой не хотелось давать себе отчет, потому что иначе эта жизнь становится невыносимой.
Их редкие встречи, встречи, ради которых стоит притворяться, что ты - не то, что ты есть. Ослепительное счастье, грубое, как хлеб, острое, как соль, без которого невозможно жить. "Я так скучаю по тебе, что иногда просто нет мочи терпеть", - говорит Джек. Он и правда не может терпеть, он мягче, Аннис - камень, а он - вода, ему нужно движение, ему нужно быть вместе каждую секунду, он не может насытиться этим счастьем, кроме которого нет мира. И если он знает, что это счастье маячит где-то впереди, что оно возможно, что это, простое и желанное, так близко, и хотя бы теоретически возможно, он готов терпеть и нападки тестя, и то, что его ни во что не ставят в собственом доме, но, когда Аннис говорит "встретимся в ноябре", а это значит - долгое-долгое время без, долгое бездыханное существование вместо того, чтобы дышать всей грудью вместе, - Джек оскаливается, как зверь, потому что нечего больше бояться. Аннис медленно уходит под лед, а любовь жжет Джека изнутри. И он сгорает в этом пламени.
Отрытка не доходит до адресата, адресат выбыл, точка отсчета - ноль.
"Обод взорвался и отлетел прямо в лицо, сломав ему нос и челюсть. Пока пришла помощь, Джек захлебнулся собственной кровью", - говорит жена Джека по телефону, а Аннис слышит "захлебнулся любовью", и видит, как эту любовь вколачивают ему в горло палками. Внутри его что-то гаснет и он окончательно превращается в камень.
Я всегда буду помнить тебя, Джек, - и эти две помятые рубашки, сначала белая внутри синей, теперь синяя внутри белой, испачканные их кровью, связанные их кровью, - последнее напоминание о том, что существовала настоящая жизнь, в которой были только вода, земля, воздух и любовь.
Bee4 я вчера что-то прямо прониклась - оленьи глаза джейка джилленхола, хит, настолько вжившийся в роль анниса, что потерял свою воздушную легкость, сделавшись непрозрачным и тяжеловесным, и кудато дел свой австралийский акцент, заменив его техасской кашей во рту. и эта боль-любовь-природа - реально потрясло(( не могу не писать, спасибо, Би4
а книжку я не читала, я думаю, онабы меня не торкнула - а тут Хит и я прямо почувствовала все на собственной коже