Роман Супер. Факультет самых нужных вещей.

[lesneg]

Здесь вам не творог со сметаной, не рис с изюмом и даже не шашлык из свинины. Здесь вам пост о моей университетской жизни на факультете журналистики МГУ. Давно я так не волновался, приступая к написанию чего-нибудь, как сейчас. Последний раз летом 2002 года, когда сидел в огромной душной аудитории на втором этаже здания на Моховой и крошил
карандаш над университетскими листочками с пометой «Сочинение».

очешуительное про журфак

По счастливым лицам многих абитуриентов уже тогда, летом 2002, было понятно, кто сомневаться в своём поступлении не собирается, а кто готов
прямо сейчас от страха и волнения кинуться из окна (окон в той аудитории, кажется, нет). Я сомневался сильно, но окна судорожным взглядом не искал. Своё состояние, как сейчас помню, я сублимировал в сомневающийся бетон. Будто вышел в магазин за бутылкой Колы, но всё-таки сомневаюсь: брать ванильную, или обыкновенную. У многих абитуриентов, проживающих где-нибудь на Цветном бульваре, Кола уже лежала в холодильниках. Причём, ванильная обыкновенная и лайт на всякий пожарный тоже. Это я так, к слову о том, что «в МГУ взяток не берут».

Сидим, потеем, пьём, отправляем смски бабушкам, крошим карандаши, вертим головами, осторожно всматриваемся в соседей, вспоминаем цитаты из Онегина зачем-то, материмся. Уже почти не школьники, но ещё непонятно что.

Пиздец, Засурский зашёл. Конверт в руках вертит. Живот заболел.

Если кто не понял, то нас тут сотни человек, и мы пишем вступительное сочинение по литературе. Хотим быть журналистами, или хотя бы студентами журфака МГУ. Как только зашёл Засурский, так хотение это усилилось. Все напряглись, сейчас темы сочинений объявят.

Ясен Николаевич либерал. Он зовёт кого-то из аудитории и просит вскрыть конвертик с темами. Мол, чтобы всё честно было, чтобы никакой белорусской фальсификации не произошло. Выходит абитуриент. Вроде бы Рабинович. Ну, или кто-то другой, но также кривляется, подтанцовывает и шутки пытается шутить. Конвертик лямзает, заглядывает в листочек, и
внезапно становится серьёзным. Живот проходит.

Рабинович (или кто-то, похожий на него) : «Медный Всадник» - Пушкин
Аудитория (с радостью) : Уау!
Я (про себя) : Блядь, Пушкин.
Рабинович (или кто-то, похожий на него) : «Кому на Руси жить хорошо» - Некрасов
Аудитория (с восторгом) : Уау!
Я (сквозь зубы) : Никому, блядь, всем плохо, мне особенно.
Рабинович (или кто-то, похожий на него) : «Господин из Сан-Франциско» - Бунин
Аудитория (ей уже похуй, у неё две предыдущие темы в топе) : Фу!
Я (просветлевший) : Слава Бунину, слава Рабиновичу, или кому-то, кто похож на него.

Если бы были шпаргалки – я бы ими пользовался. Списывают на вступительном экзамене многие. При мне не выгнали никого. Курить не выпускают, в туалет только в сопровождении специально обученного человека, мобильники изымают.

Я написал хорошо. Потому что если бы написал плохо, то жизнью своей был бы недоволен, и чёрт его знает, как бы закончилась моя жизнь. Экзамен по английскому языку сдавал минут 20, ибо лоховский он.


Косяк у Ломоносова – секс на перилах

Тогда, в 2002 году я был очень скромным и тихим мальчиком. С людьми сходился редко, часто курил марихуану, почти не читал русскую литературу и почти не слушал русскую музыку. Оказалось, что мальчики и девочки, поступившие на факультет в том же году, тоже скромничали, не сходились с людьми, читали Берроуза и слушали братьев Галлахеров. Ладно,
признаемся, что Рабинович слушал Иванушек и ничего не читал вообще. Но его я тоже полюбил сразу и сильно.

Первое время (полгода), конечно, все пыхтят на лекциях, боятся преподавателей типа Ситникова, который обещает всех нерадивых, долбоёбов и наркоманов отправить в
Чечню. Но после первой сессии студенты, слава Б-гу, становятся людьми, и происходит тот самый социальный взрыв, который разбрасывает всю университетскую общественность на два главных лагеря: ботанов и студентов.



Первый лагерь оккупирует читальные залы на первом и третьем этажах. Второй лагерь устанавливает палатки у памятника Михаилу Ломоносову. В тёплое время года (6 месяцев) здесь «есть чё» всегда. Под памятником со стороны лица Васильевича обычно дуют. У правого и левого бока Ломоносова пьют, у пяток учёного можно просто постоять. Когда приходит
зима (другие 6 месяцев), студенты перебираются в so called «Офис». Те, кто был на факультете, понимают, о чём я. Те, кто не был – сходите и спросите у охранников, изображая иностранцев, gde tut u vas office?
Кстати, гашиш можно курить прямо в аудиториях. Некоторые смельчаки это практикуют. Я, кажется, не пробовал – расслабиться трудновато.



Ещё на факультете трахаются. Отчаянно, быстро, медленно, незамысловато, тривиально, самозабвенно. Короче, ебутся молоденькие студенты со студентками, студенты со студентами и студентки со студентками.

Если хочется остроты ощущений и воспоминаний в старости, то можно перехитрить охрану, уборщиц и всех преподавателей, засиживающихся допоздна на кафедрах, и заныкаться в каком-нибудь уголочке с мальчиком или девочкой, дождаться темноты, и тогда огромное, великолепное, переполненное приведениями здание факультета журналистики со стеклянной
крышей в вашем распоряжении. Занимайтесь любовью в аудиториях, на широченных перилах, на балюстраде – только охранников не разбудите. К тому же, хоть раз за пять лет не проспите первую пару по истории зарубежных СМИ.



Народ против Красовского, Бровченко, Назарова

Покурили, потрахались, выпили, подурачились и за учёбу. Наверное, учиться на факультете журналистики всё-таки сложно. Наверное, все те, кто заявляет, что на журфаке не учёба, а говно на палке, врут, или ничего об этом не знают. Учиться на факультете сложно, но я не пробовал. Я не учусь, я здесь живу.

Не берусь детально сравнивать журфак с другими ВУЗами страны, но скажу всё-таки, что такой атмосферы, такой образовательной политики, такой совместной жизни студентов с
преподавателями вы не встретите нигде.

Здесь свобода. Свобода выражения мнений, свобода действий, свобода получения информации, свобода свободы, если хотите. Здесь в одной из самых вместительных аудиторий преподаёт Артём Троицкий, на чьих занятиях можно получить самую точную и ёмкую характеристику реальной ситуации на российском телевидении – «хуёвое телевидение».



На журфаке Михаил Абрамович (однажды назвал его Борисом Абрамовичем, стыдно до сих пор) Штудинер себя погубит, но сделает так, чтобы на выходе самый законченный спортсмен делал в диктантах не 20 ошибок, а допустимые 4. Здесь преподаватель Линков вернёт вам любовь к русской классической литературе, а Анна Качкаева – голос радиостанции "Свобода» - окунёт вас ноздрями в профессию, если оно вам надо.

Я понял на журфаке очень важную вещь: дяди с гнилыми зубами и тёти со свежим климаксом, насаждающие патернализм, выпячивающие вместе с пузом своё «самое лучшее в мире – советское образование», под мелодичную музычку ВИА АББА должны отправляться нахуй. Или в анналы истории.

Кстати, таких тёть и дядь на факультете очень много. Почти столько же, сколько китайцев толпится в очереди в библиотеку по понедельникам (зачем, ребята? Вы всё равно не говорите по-русски). Есть целая бригада ёбнутых, нездоровых преподавателей. Они объективно смешны и нелепы со своими долгими историями о вреде секса до брака, о вреде секса на
телевидении, о вреде секса как такового (озабоченные?). На семинарах и в жизни они рассказывают студентам о том, что писатель Сорокин и правда калоед, а Россию спасёт монархия и гомофобия. Чем выше курс, тем ёбнутых преподавателей больше.

Но либеральная система на факультете выстроена так, что у студента есть возможность не обращать на кажущихся ему нездоровыми преподавателей никакого внимания.
Информация, знания, энергетика, атмосфера, люди, ложь, литература, кино, музыка - всё витает в воздухе. Твоя задача пройти по длинному коридору и вдохнуть столько воздуха, сколько нужно твоим лёгким. Я люблю, когда так. Поэтому и стараюсь на факультете не учиться, а жить.

Некоторым работодателям, (вроде главного редактора журнала «Эксперт» с его домашней морской свинкой Тимофейкой)кстати, не нравится, что молодые люди вместе с университетским дипломом получают любовь и стремление к внутренней свободе. Но разве обижаются на убогих? Нет.

Живите



Я люблю Ясена Николаевича. И когда вижу его бодрого, шагающего через две ступеньки к своему кабинету, то радуюсь. Он строитель, хозяйственник, страшный интеллектуал, журналист, литератор, романтик и всё-всё-всё. У него всегда самые новые смартфоны, он знает в тысячу раз больше вашего о блогах и интернете. Засурский чуткий и любящий.

После того, как случился Беслан, он просил студентов о сострадании. И его услышали: наша солидарность и грусть были гораздо сильнее и выше кремлёвской звезды, которую видно из окон журфака.

Засурский тоже часть той факультетской жизни, которую я люблю. Её, кажется, невозможно не любить. Спросите, кого хотите, если мне не верите. (с) мамасолдата