."не буду тебе писать ничего, не буду". он закрывает глаза, роняет голову на сложенные перед собой локти. обтянутые черной футболкой плечи, непослушные завитки волос, крепкие золотисто смуглые руки. "пожалуйста, пожалуйстаа". он просит чего-то, не зная сам. очень страшно слышать ее голос, тем более она сама вся какая-то кукольная, неживая, залитая ярко-белым светом софитов, далекая, неродная. а он помнит, как это, чтоб родная, чтоб любимая. чтобы от ожидания звонка все внутри сворачивалось - и сползать спиной по шершавой стенке у лифта, шептать и смеятся в горячую трубку, дышать, мучить друг друга. все так далеко. отголоски памяти. какие ее губы на вкус? какие на ощупь ее волосы? как умещаются ровно в ладонь ее длинные ступни? где ты теперь? в каком ты городе? в каком ты нынче кукольном театре? тебе страшно, больно? тебе солнечно? сколько и чем ты заплатила за этот пропуск за кулисы? так любят джаз, так любят вино
так воплощают содержанье снов
так встают на ступени, ведущие в рай
так живут те, кто умрет все равно
на моих губах горячая смола - застывает, превращается в янтарь. пусть все, что было - будет янтарем: навечно замурованное прозрачно-золотое безумное молодое чувство с веточками горицвета внутри и невесть как попавшими туда разноцветными конфетти.