Меня чарует эта странная июльская Москва. В нее выпадаешь из метро — в эту пыльную вязкую гудящую жару, и вдруг ощущаешь запах моря. Который исчезает также внезапно, как и появляется. Все люди похожи на раздетых устриц: эти беззащитные белые ноги с прожилками особенно завораживают меня. Такие судорожно нагие, обнаженные, очень мягкие и хрупкие, как растения, долго не видевшие солнца, полупрозрачные и очень наивные. Все женщины вдруг в красивом, в платьях, разрезах, ногах и шляпах, ненакрашенные, с разобранными волосами. Барселонно-пляжные. Мужчины внезапно яркие, с выемками маек, волосатыми коленками, вьетнамками, на самокатах. С загорелой смуглящейся кожей чувствуешь себя очень своей и очень защищенной, красивой даже в коротком джинсовом сарафане, с натертыми пятками, очаровательным целлюлитом, мокрой спиной и следами от солнечных очков на переносице. Когда люди без закрытой одежды, кажется, даже улыбаются чаще. Невозможно быть привычно-русским, когда на тебе широкополая соломенная шляпа с ленточкой и шорты в цветочек. Дорога на работу превращается в прогулку по променаду, под ногами лениво переползают смятые флаеры, где ни слова кириллицей, на улице появились шикарные негры, загорелые бабульки продают в разноцветных ведрах невыносимо розовые пионы, по всему городу через край плещется мокрая, горячая от света, душистая солнечная сирень.