Мироздание хохочет надо мной. Сколько я изнывала от одиночества, как я хотела красивого милого чудесного мальчика. Чтобы косая сажень в плечах, и братику сказки рассказывал, и у него была форма, и чтобы он запоминал обо мне всякие мелочи, и чтобы писал мне ежеминутно, и ласково называл. И на, блядь, возьми. Вот тебе кино, чистота и романтика. Чего ты хочешь еще? Любимый цвет, любимый размер. 24 года, самое то, самая нежность. Так какого хуя? Какого хуя все внутри сжимается от ужаса? Либо, что еще хуже, не шевелится совсем? Что за душевная импотенция? Почему на того, который ну откровенно не тянет, но зато мудак и голубоглаз и плюет на тебя и обувь о тебя вытирает, так сильно встает и хочется стать кошкой под его руками от одного звука голоса, запаха, сразу же от удовольствия умереть? А тут не помню голоса, не чувствую запаха, только глухое раздражение "прекрати! перестань! оставь меня, наконец, в тишине! в покое!" Да что же я за мазохистка-то такая, что же делать. Не могу, не могу, хочется убежать от этого чистого мальчика и грязно трахаться с кем-нибудь другим. А тот так трогательно берет за ручку! Обнимает за плечики! Да ебаный же ты в рот. Всегда считала себя романтичной няшкой, а что же на деле? Не видать мне? Только надо чтобы за волосы и лицом в грязь, в собственные кровавые слюни? Ничего не понимаю. Мы в ответе за тех, кого приручили. Не могу, не могу, не могу, не могу я, не могу.

Поеду сегодня к другому, рыжему, безопасному, небритому. Надела чулки, пусть делает со мной, что хочет. И грязнее, больнее, пожалуйста, я от такой чистоты выть хочу.